Время бежит, и мы должны бежать

Европейская гимназия — одна из первых частных школ в России, она открылась 28 лет назад. Ее основала и руководила ею большую часть времени Ирина Боганцева. Два года назад пост директора принял ее сын Иван. Но это история не столько про династию и преемственность, сколько про тот самый принцип свежести идей и подходов, который ценит гимназия.

— Я здесь не собирался никогда работать. Я вообще не из школьной среды, я до этого работал в Политехническом музее, — говорит Иван Алексеевич. — У меня философское образование. Есть какие-то управленческие навыки. В музее я занимался образовательными программами. У меня здесь ребенок учится, поэтому я еще и как родитель смотрю на эту школу. То, в чем педагоги достигли успехов, надо развивать. Но от того, что сохранено по инерции, нужно спокойно избавляться. И в этом смысле, мне кажется, мой приход благотворен, потому что у меня как у человека, внешнего для школы, инерции еще нет.

С одной стороны, у школы есть история, традиции, опыт, выпускники, с другой — сюда приходят новые люди и приносят свежие идеи. Преподают профессионалы либо с профильным, либо с педагогическим образованием, либо и с тем и с другим. «Особенные» предметы, например computer science в 10−11 классе, ведут практики.

— Кто-то пришел к нам из проекта «Учитель для России», — говорит Иван Алексеевич. — Я уважаю этот проект и считаю его классным и совпадающим с нами по ценностям. Ищешь людей, которые тебе подходят.

Система управления школой — горизонтальная. Нет завучей, нет замдиректоров, нет статусных привилегий в виде кабинетов. Есть управляющая команда, в которой каждый отвечает за свой круг задач и участвует в совместном принятии решений.

— На горизонтальную систему уходит столько же денег, сколько и на обычную, но это другой уровень коммуникации с родителями и с детьми, — говорит Иван Алексеевич.

Открытость — это в том числе возможность для ребенка обратиться с вопросом к кому угодно, хоть бы и к директору, который обедает за одним столом с учителями и гимназистами.

— Раз в две недели каждый класс выбирает, кто пойдет на встречу с директором. Мы едим пиццу и обсуждаем насущные вопросы. Важно, чтобы приходили не отличники, а дети, которые отличились согласно профилю учащегося IB. Например, ребенок должен быть знающим, любопытным. Он должен уметь идти на осознанный риск, он должен быть заботливым. Я их всегда спрашиваю, что им в школе не нравится. Они очень любопытные ребята: «А почему? А можно ли сделать перемены длиннее? А можно ли, чтобы этот предмет вел кто-то еще?» Мне приходится им объяснять, почему в столовой нельзя мороженое есть, почему в одном месте мы сделали красивый туалет, а в другом нет. Я им рассказываю про бюджет школы. Дружеский разговор получается.

Когда заходишь в гимназию, то сразу попадаешь в большую и шумную жизнь. На первом этаже — шум, гам, тусовки, объявления, расписания, фортепиано, «Стена плача». «Стена…» — это ватман, который школьники повесили в честь 14 февраля и исписали признаниями в том, что любовь — довольно подлая штука, хотя и, черт побери, захватывающая. В гуще страданий начертано утешающее: «Не переживайте, директор вас всех любит!»

Европейская гимназия, в отличие от некоторых суперсовременных, модных школ, не похожа на дворец или бизнес-центр с грандиозными лестницами и многометровыми потолками. Нормальное, человеческое пространство, продуманное и симпатичное. Одомашненная такая школа, уютная, как хоббитская нора.

Пространство тоже подчинено открытости. Например, в коридорах вместо темных и тесных раздевалок расположены вешалки для одежды. Считается, что такая прозрачность предотвращает буллинг и в целом создает ощущение безопасности.

Директор сравнивает школу с театром:

— Зачастую, когда театр строится, его идеология уже известна. И архитектура, и дизайн отражают эту идеологию. Театры все разные. И школы должны быть разными.

В Европейской гимназии нет кое-каких вещей, казалось бы, обязательных и неотделимых от представлений о школе. Например, отменили звонки. Здесь считают, что дети должны самостоятельно нести ответственность за то, что они приходят на урок вовремя (или не вовремя). Директор по звонку не скучает:

— Для многих, кто здесь долго работал, отмена звонков была культурным шоком. Ты десять лет слышишь звонок каждые 45 минут, и вдруг он исчез. Странно. А я его никогда не слышал, и вот его и нет. И замечательно.

Школьной формы нет. И хотя это не так вызывающе, как отсутствие звонков, все равно интересно: почему?

— Все-таки у нас много свободы в школе. Мы верим в свободу. Как только вы ввели форму, вы должны карать тех, кто ее не носит. Ты не бегаешь за учеником только потому, что у него растрепанные волосы или джинсы вместо школьных брюк.

Нет в гимназии и библиотеки с вечно запертой дверью и требованием с трепетом перелистывать страницы пыльных учебников. Есть библиотека, в которой можно посидеть на подоконнике или по лестнице забраться в устроенную в стене нишу, лечь на подушку и читать книжку. Это недавнее нововведение.

— Вижу, управляющая команда уже принесла туда свои пледы, — смеется библиотекарь Ольга.

 — У вас не должно возникать ощущения казенного дома, как это часто бывает, даже если школа дорого сделана. Просто потому, что она сделана через какие-то типовые решения, а не через индивидуальные, — говорит Иван Алексеевич.

А еще у школы нет меценатов. Гимназия живет за счет родительских выплат и получает субсидию от московского правительства, которая полагается всем столичным школам. Исторически так сложилось. В отсутствии сверхподдержки есть свой плюс — определенная независимость.

Будний день, после полудня. В обычной школе жизнь замирает в это время — здесь кипит. Продленная группа вообще разъезжается по домам только вечером. Днем они занимаются с воспитателем, делают уроки, гуляют и развлекаются. Можно сходить на дополнительную физкультуру, порисовать или почитать, погонять в футбол, поиграть в настольный теннис…

В гимназии множество разных пространств, у каждого своя задача. Есть место, где бесятся малыши, и это безопасно как для их здоровья, так и для окружающих, и место для игры в настолки, и много чего еще, включая музыкальную комнату и гончарную мастерскую.

На втором этаже учится начальная школа. С нею связана самая большая инновация в гимназии, самая мощная перестройка привычной системы. Вместо двух первых классов есть единый поток, который учат три классных руководителя. Поток делится на три группы. Они всегда разные — в зависимости от предмета, от того, что кто-то заболел и выпал (такому ребенку лучше попасть в маленькую группу, чтобы успешно наверстать предмет), и т. д.

Постепенно учителя понимают, кто визуал, а кто аудиал, с кем лучше сесть в парах и повырезать квадратики, чтобы объяснить материал. Три учителя более гибко подходят к образовательному процессу. Совместное обучение заставляет педагогов учиться друг у друга, сотрудничать.

— В стандартной модели, если учитель заболел или ушел в декрет, то его замена — это неприятный для класса процесс и с образовательной, и с личной точки зрения. Когда у тебя есть команда учителей, которые взаимодействуют с детьми, это происходит гораздо менее болезненно, — поясняет директор.

Судя по именам на шкафчиках для вещей (да-да, необязательно каждый день таскать в школу тяжеленный рюкзак), в гимназии учатся дети разных национальностей. Спрашиваю мою проводницу Дарью, члена управляющей команды, главную по творческой «движухе».

— Как у вас дети из разных культур общаются между собой?

 — Я пришла в школу совсем недавно, передо мной такого вопроса вообще не стояло. Когда ты приходишь в среду, в ней есть уже заданные правила, не возникает вопроса: «А как?» Все очень уважительно друг к другу относятся. У нас к детям обращаются на вы.

Обучение идет на двух языках — на русском и английском. Это соответствует требованиям Международного бакалавриата (IB). Гимназия внедряет разные элементы этой системы, например критериальное оценивание. Сейчас в средней и старшей школе введена семибалльная шкала. Смысл в том, чтобы любая отметка воспринималась как достижение. Двойка или тройка — это не наказание, это просто уровень.

— Только последние два года мы реализуем идеи, которые у нас есть. Несколько лет назад нам передали здание, где мы сейчас находимся. Раньше оно пустовало. Поэтому в интерьере наблюдаются культурные слои: доисторическая эпоха, новая эра, новейшая, — говорит Иван Алексеевич. — Во всем остальном — и в наших практиках, и в людях — тоже заметен небольшой переходный период. Но это интересно, это динамично. Я считаю, что время очень быстро меняется, и образование, школы должны меняться. Меня родители часто спрашивают: «Когда же мы перестанем меняться?» Я говорю: «Мы не перестанем. Время бежит, и мы должны бежать за ним и поспевать».