ТЕМА НОМЕРА. ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

ЕГЭ в нынешней форме лет
через десять не будет

Регалии Виктора Болотова можно перечислять долго: научный руководитель Центра мониторинга качества образования Института образования НИУ ВШЭ, академик Российской академии образования, доктор педагогических наук… А еще он известен как «отец ЕГЭ». Мы поговорили с Виктором Александровичем о том, какую пользу принес единый государственный экзамен, что должно прийти на смену стандартной школьной оценке по пятибалльной шкале и как государство игнорирует детей, которым не нужно высшее образование.

Денис Кравченко

Издатель журнала EdExpert

СПРАВКА

Виктор Александрович Болотов

Государственный деятель и организатор образования, бывший руководитель Федеральной службы по надзору в сфере образования и науки (Рособрнадзор), бывший заместитель министра образования РФ.

Научный руководитель Центра мониторинга качества образования Института образования НИУ ВШЭ, член Учёного совета НИУ ВШЭ.

Академик Российской академии образования.

Широко известен как «отец ЕГЭ».

Без креативности не проживешь

— Что включает в себя оценка образования в масштабах страны?

— Три части. Первая — это единые госэкзамены. Система независимых экзаменов существует во многих странах мира, и при всей критике этой системы от нее не отказалась еще ни одна страна. Потому что в противном случае вы никуда не денетесь от субъективизма, когда хорошему мальчику с хорошими родителями на выпускных экзаменах ставят пятерочку, чтобы он получил золотую медаль, а при поступлении в вуз преимущество получают «свои» абитуриенты.

Вторая часть — это мониторинги качества образования, которые в России пока только делают первые шаги. Например, выпускников начальной школы проверяют на умение понимать и производить тексты, причем и художественные, и естественно-научные. В некотором смысле это измерение коммуникативных компетенций.

Еще одно популярное международное исследование — TIMSS, когда оценивается, как ученики 4−8 классов знают математику и естествознание. Ну и пресловутая PISA, в которой мы никак не можем попасть в первую половину рейтинга.

Международные мониторинги дают представление о том, где мы находимся. Надо грамотно разбираться, что наше, а что не наше, и все-таки не забывать, что в основе некоторых исследований и международных мониторингов лежит англосаксонская традиция.

— Наши тесты учитывают нашу ментальность, традиции, культурные особенности?

— Мы еще не доросли до этого. Я бы пока стремился не к отечественным сюжетам, а к международным вариантам, которые нас устраивают. То же критическое мышление необходимо в любой культуре, хоть в англосаксонской, хоть в рисовой. Коммуникативные навыки — ну куда без них?

Ну и третий момент — это система внутришкольного, внутриклассного оценивания. Если говорить про ЕГЭ по-честному, то да, в ведущих вузах России увеличилось число детей из регионов. Уже около 70% студентов — иногородние. В советские времена было 75%. В самих регионах число студентов из деревень увеличилось до 50%, что тоже очень правильно.

Ребята из сел были уверены (не без оснований, замечу), что все места в крупных вузах заняты детьми, которые учились у репетиторов или на подготовительных курсах, поэтому многие не рисковали ехать в Москву, чтобы сдавать экзамены. ЕГЭ позволил решить вопрос доступности образования для детей из удаленных регионов, из сельской местности.

— Это плюсы. Теперь минусы…

— Материалы ЕГЭ и ОГЭ до сих пор создаются согласно советской традиции, когда на любой вопрос есть лишь один правильный ответ. Считается, что память важнее, чем умение размышлять. Попытки разрешить на экзаменах пользоваться Интернетом или компьютером пресекаются, потому что школьники все ответы найдут. Если ты спрашиваешь, сколько будет дважды два, конечно, найдут, а если ты просишь человека подумать, то ему придется и самому поразмыслить. Уже начали включать в экзамены задания, связанные с проверкой критического мышления, но пока это первые шаги.

Упор на сюжеты, связанные с социализацией

— В зарубежной практике эти тесты выглядят иначе, предполагают критическое мышление и дискуссионность?

— Та же PISA, вверх которой мы никак не можем подняться, как раз такого типа задания закладывает. Есть где искать прототипы заданий, откуда брать примеры. Тем более президент поставил задачу войти в десятку лучших систем образования в мире, а как можно оценить, решили мы эту задачу или нет? Только по результатам международных мониторингов.

Иначе повторится ситуация, когда в 90-е годы на собрании ректоров вузов России руководитель одного хорошего университета сказал: «Конечно, у нас лучшее в мире высшее образование, только мир об этом не знает».

Теперь второй сюжет. Пока что все попытки создания наших мониторингов связаны с проверкой знаний и навыков. На самом деле надо измерять не только это. Школа отвечает не только за то, чтобы дети знали физику, химию, математику или литературу, но и за то, как социализируются ученики, особенно те, что находятся в группе риска. Ведь сильные дети — это будущие граждане мира. Они будут работать там, где хорошо с экономикой. Слабые дети останутся у нас и будут определять наш завтрашний день.

А что мы знаем про детей мигрантов? Как у них с социализацией? Какова динамика детей с девиантным поведением — становится их больше или меньше? Дети с особенностями здоровья: что с ними? Они находят себе место в жизни?

В ведущих вузах России увеличилось число детей из регионов, причем почти
до советских пропорций.

— Таких измерений нет.

— Конечно. Поэтому сейчас надо запускать не только предметные мониторинги, но и прорабатывать сюжеты, связанные с социализацией. Существующие исследования не дают полной картины того, что происходит в плане социального неравенства среди студентов и школьников. Это надо измерять, что, в общем, недешево. Но мы не можем управлять ситуацией, если не понимаем, как она выглядит.

Ну и последнее — о внутриклассном, внутришкольном оценивании. Одна журналистка спросила меня: «А что вы думаете про школьную оценку?» Я ответил: «Она позавчерашняя». Пятерка ставится, если ребенок отвечает все, как написано в учебнике. Если отступил немножко — четыре. Если не немножко — три. Совсем не знает — два. Вот на что имплицитно ориентирована эта школьная оценка? На следование образцам. Но мы живем в мире, где образцы умирают. Тот же единый госэкзамен — это накопительная система: решил задачку — получи балл.

Произойдет диверсификация

— И еще эти оценки выставляются безотносительно качества знаний конкретного ученика и динамики его развития.

— И это тоже. Вы коснулись сейчас проблемы, которая отчасти в школе решается. В тех же школах международного бакалавриата, которых становится все больше в России, учеников критериально-ориентированно оценивают. Например, за знание источника тебе ставят пять баллов, за понимание того, что там написано, четыре балла, а за способность сформулировать свою мысль — два балла, и иди, работай над этим. То есть ученик понимает, за что ему поставили оценку.

Есть два типа оценок: итоговая и мотивирующая. Девочка сделала пять ошибок и получила тройку, мальчик сделал десять ошибок и получил четверку. Потому что у девочки раньше не было ошибок, а у мальчика раньше было 50 ошибок. Учитель оценивает индивидуальный прогресс.

Если школы будут продолжать ставить итоговые оценки, а не мотивирующие, то нет смысла ждать высоких мест в мировых рейтингах, где проверяются мягкие навыки, например популярное 4К: коллаборативность, критическое мышление, коммуникация и креативность. Цифровая грамотность очень популярна как мягкий навык, умение работать с данными, компьютерная грамотность.

— Предпринимательская…

— Много чего относится к мягким навыкам. Если мы хотим, чтобы школа работала над их развитием, то надо серьезным образом менять содержание образования, воспитания.

Откройте любой учебник по физике, по естественным наукам — у задания будет только один правильный ответ. Нет переопределенных или недоопределенных заданий, чтобы подумать, чего не хватает для решения задачи. В PISA много заданий такого типа, направленных на развитие критического мышления.

Про далекое будущее говорить трудно. ЕГЭ в нынешней форме лет через десять не будет. Зато появятся центры сертификации детей на владение теми или иными компетентностями. Понадобилось проверить критическое мышление или владение школьным курсом математики — идешь в центр проведения экзамена, показываешь определенный уровень, получаешь сертификат. Собираешь портфолио из сертификатов, приходишь к работодателю или в вуз и спрашиваешь: «Берете меня или нет?» Вот такая, на мой взгляд, произойдет диверсификация.

Школа отвечает не только за то, чтобы дети знали физику, химию, математику
или литературу, но и за то,
как социализируются ученики.

— Сейчас в этом направлении ведется работа?

— Сейчас мы в Высшей школе экономики измеряем критическое мышление у детей в нескольких сотнях российских школ. Критическое мышление студентов вузов мы измеряем в большом международном исследовании инженерных вузов.

В Красноярске сделали неплохой диагностический инструментарий «Дельта-тестирование». Есть инструментарий, созданный в Москве группой Петра Нежнова при поддержке Всемирного банка. Кстати, тоже связанный с измерением мягких навыков.

Работодателю сегодня, честно говоря, не очень интересен твой диплом. Его больше интересует, что ты умеешь делать. Ректоры вузов уже давно говорят, что если ребенок имеет высокий балл по физике и математике и при этом имеет документ об окончании музыкальной школы или спортивный разряд, то он более привлекательный студент, чем тот, кто имеет 99 баллов по физике и ничего больше.

Есть два типа репетиторов

— А как вы относитесь к тому, что большинство успешных вузов уже давно ввели внутренние испытания?

— Ну, во-первых, далеко не все. При этом я знаю вузы, которые вводят дополнительные испытания, чтобы взять «своего» абитуриента — им не нужны «чужие». Когда на 20 бюджетных мест претендуют 100 человек с баллами по ЕГЭ 95 и выше, то, конечно, возникает вопрос дополнительного испытания. Я бы его проводил так, как проводит Физтех: приглашал бы для принятия решения независимую комиссию профсообщества. В Физтехе на собеседовании сидят завлабы ведущих институтов Академии наук, которые просто разговаривают с человеком и делают выводы о том, как он мыслит, на что ориентирован.

Я в целом не большой сторонник вузовских олимпиад, потому что там часто задачки ставятся не из школьной программы, а из той, которая давалась на подготовительных курсах в конкретном вузе.

У нас в Высшей школе экономики результаты многих вузовских олимпиад отказались учитывать.

— Виктор Александрович, вы же, наверное, наблюдаете за тем, как развивается негосударственный сектор рынка, и, наверное, видите, что многие крупные игроки, у которых клиентская база насчитывает десятки, если не сотни тысяч клиентов, специализируются на подготовке к ОГЭ, ЕГЭ. О чем это говорит? О том, что школа не справляется с этой задачей? Или настолько высока планка итоговой аттестации?

— Очень непростой вопрос. Как только возникает конкуренция при поступлении в вузы, тут же появляются репетиторы. В советские времена висели объявления на столбах: «Готовлю к вступительным экзаменам по математике. Во все вузы Москвы. Цена — 100 рублей», «Готовлю к вступительным экзаменам в „Плешку“. Цена — 100 долларов».

Работодателю сегодня, честно говоря,
не очень интересен твой диплом. Его больше интересует, что ты умеешь делать.

— Часто они были аффилированы с конкретным вузом и имели отношение к приемной комиссии…

— Да-да. Репетиторы были, есть и будут. Одни натаскивают на преодоление экзаменационного порога по русскому языку и по математике. Другие ориентированы на баллы от 90 и выше для поступления в высокоселективные вузы. Они ставят мышление, учат решать сложные задачи.

— Со «сложными задачами» школа не справится?

— На самом деле, нормальная средняя школа вполне может дать 80 баллов. Есть экспертные суждения (тоже, правда, на уровне опросов), что 90 баллов и выше — это почти всегда дополнительный вклад самого ребенка. Либо он дома дополнительно занимается, либо с репетитором. Потому что у учителя нет времени на уроке со всеми детьми заниматься задачками повышенной сложности.

Требовать от учителей, чтобы они давали всем детям за 90 баллов, — это просто нечестно. Только высокоселективным школам можно ставить такие требования.

Они и педиатры, и травматологи

— Как вы относитесь к тому, что белый сегмент рынка репетиторов начинает вытеснять серый и черный?

— Это была одна из целей введения ЕГЭ. Мне писала одна учительница из маленького села на Урале: «Спасибо, что ввели единый экзамен. Я теперь с моими талантливыми ребятишками могу дополнительно заниматься подготовкой к ЕГЭ. А раньше надо было ехать на дополнительные занятия то ли в Свердловск, то ли в Челябинск, чтобы поступить в вузы.

Теперь я могу с ними и в нашем селе работать. Во-первых, я получаю за это дополнительное вознаграждение, во-вторых, я облегчаю этим детям поступление в вузы, чего они были раньше лишены». Поэтому, безусловно, я за белое репетиторство. Без него не обойтись в ситуации, когда на место в вузе претендует больше одного человека.

— Но в основном репетиторы нужны, чтобы ребенок преодолел необходимый порог ЕГЭ. Вы бы их оценили как тех, кто паразитирует на сложившейся ситуации, или как тех, кто пытается излечить школьные травмы? Или они, если пользоваться медицинской терминологией, как нормальные педиатры, помогают развитию здорового организма школьника?

— Они и педиатры, и травматологи. Потому что с чего начинают работу с ребенком хорошие центры подготовки к ЕГЭ? С диагностики: что знает ученик, чего не знает, выясняют, а потом ликвидируют у него пробелы по предметам, которые ему нужны. То есть работают как травматологи.

Ну и, конечно же, они работают на развитие ребенка специально подобранными заданиями. Когда мы вводили ЕГЭ, то проанализировали, что происходит в мире с репетиторами. Во всех странах, как только появляются новые экзамены, тут же появляются репетиторы. Если ребенку не повезло со школой или с учителем, то кто ему поможет подготовиться к ЕГЭ? Ты не поступишь в хороший вуз, если не пройдешь курсы подготовки. Поэтому работа с репетитором — это нормальный сюжет.

— Как вы думаете, можно ли теоретически за счет процедуры итоговой аттестации регулировать приток рабочей силы на рынок труда? Выполнять государственный заказ? Помните, несколько лет назад Дмитрий Медведев сказал про «бесконечных юристов и экономистов»?

— Вот смотрите. До введения всеобуча в Советском Союзе так и было. Где-то чуть больше половины учеников из соответствующей возрастной когорты оканчивали старшую школу и могли претендовать на поступление в вузы (и из них поступала тоже примерно половина). Остальные после 7-го или 8-го класса уходили получать начальное или среднее профессиональное образование. В старшую школу, а потом в вузы брали тех, кто хотел и мог.

Сейчас в вузы берут всех, а потом говорят, что качество абитуриентов упало. Так ты не бери кого попало! Бери лучших!

Итоговая аттестация может работать на эту ситуацию. Но возникает вопрос: есть ли образовательные и профессиональные траектории для тех, кто академически неуспешен? Таких детей по международным исследованиям примерно 20%. Они просто не могут освоить математику или русский язык на школьном уровне.

— Но это не значит, что они не могут реализоваться в каких-то других областях.

— Совершенно верно. Это вопрос образовательной и профессиональной траектории для таких детей. Потому что, если по-честному оценивать, то 20−30% детей не получат аттестат. Куда их девать?

В Сингапуре дети, которые не преодолели порог, идут туда, где научат работать «умными» руками, например в автосервис, получают профессию, которая востребована рынком труда и уважаема обществом. И это госполитика: столько-то детей у нас не поступают, значит, должно быть придумано, что им делать дальше.

У нас в России, когда начали вводить ЕГЭ, стали кричать, что школы выталкивают учеников. В большинстве школ уже в 9-м классе учителя и родители знают, кто не преодолеет экзаменационный порог. Я знаю регионы, где работодатели вместе с преподавателями техникумов проводят кампании: «Ребята, не ходите в старшую школу. Идите в ПТУ».

Например, в Чувашии такую работу делали родители вместе с техникумами. Они уменьшали нагрузку на старшую школу, откуда уходил этот хвост академической неуспешности, учителям становилось проще работать. И ребята, которые ушли из школы, не были кинуты, потому что им предлагали: «Вот тебе ПТУ, вот тебе техникум, вот работодатель».

Вузы берут всех, а потом говорят: качество абитуриентов упало.
Так ты не бери кого попало!

— Вам нравится такой вариант развития событий, когда работодатель свой заказ размещает?

— Нравится. А куда ему, работодателю, деваться?

— Особенно в регионах, где есть промышленные монстры, градообразующие предприятия, аграрный сектор…

— Там осталась профориентационная работа в школах. Например, если у меня есть небольшой агрокомплекс, то мне нужны дояры, механизаторы. Где их брать? Как заманить на работу молодых ребят? Я должен показать, что они будут иметь уважение и деньги, обучить их где-то, объяснить: «Если ты знаешь, что не сдашь ЕГЭ, то не ориентируйся на высшую школу, вот тебе другая траектория».

— Неслучайно в том же аграрном Краснодарском крае до 60% ребят выбирает среднее профессиональное образование.

— Если говорить про крупных бизнесменов, то кадровой политикой по обеспечению себя сотрудниками первым начал заниматься Михаил Ходорковский. Олег Дерипаска тоже этим занимается. Владимир Потанин набирает себе стипендиатов. Любому человеку, который серьезно думает про свой завтрашний бизнес, надо понимать, где брать кадры. Их в школах, ПТУ, техникумах, вузах надо готовить.

— Но госполитики в этом направлении пока нет.

— Пока только лозунги.

Не верю в чистый онлайн для школы

— Какие изменения вы могли бы спрогнозировать уже в ближайшее время?

— Усиление акцента в заданиях для итоговой аттестации в 9-м и 11-м классах на проверку мягких навыков. Это точно можно спрогнозировать. Хотя министр просвещения Ольга Васильева все время хочет предметную направленность сохранить.

— В 80-е у вас был опыт работы с одаренными детьми. Если сравнивать их с сегодняшними подростками, получившими 100 баллов на ЕГЭ по какому-либо предмету, какие нюансы вы бы отметили? Корректно ли такое сравнение, можно ли сказать, что одаренность обязательно покажет себя в баллах?

— Корреляция очень высокая. Мы проверяли стобалльников и призеров всероссийских олимпиад — это почти сто процентов одни и те же люди. Одаренный ребенок спокойно набирает высокие баллы. За одним исключением: если этот ребенок аутист и ему нужны другие условия. Сейчас проводятся исследования, как работать с этими детишками, какой формат единого экзамена позволит им выразить свою одаренность. У нас были, есть и, я уверен, будут одаренные дети. Их много. И они продолжают появляться, несмотря ни на что.

— Персонификация образования и стандартизированные экзамены способны существовать вместе?

— Конечно. Смотрите, есть стандартный набор скиллов, которые позволяют тебе быть успешным в обществе. А вот путь освоения этих компетенций может быть разный. В этом плане для меня персонификация, индивидуализация образования связана с тем, что я конкретному ребенку подбираю оптимальный для него с точки зрения нагрузки, времени, трудности путь. Один ребенок предпочитает, извините меня, попой брать, а другой — головой. Им нужны разные задания. Цифровая среда поможет решить проблему индивидуализации.

— Вы за blended learning — смешанное образование?

— Я не верю в чистый онлайн для школы.

— Негосударственные организации и все, кто работает в частном секторе, часто жалуются на несговорчивость директоров школ, которым неинтересны предложения по развитию у детей мягких навыков.

— Надо вспомнить Дэйла Карнеги и его совет ищущим инвесторов: «Я знаю, какая у тебя проблема, формулирую ее, и я могу при определенных условиях ее решить» Одни школы «заточены» только на ЕГЭ, и им нужны только предметники-методисты, а другие ориентированы еще и на успех своих выпускников в жизни — вот к ним приходите и разговаривайте.

Комментировать

Если статья была для вас полезной, расскажите о ней друзьям. Спасибо!