Любые деструктивные проявления сразу становятся очевидными. Все, что не вписывается в общую концепцию заботы и внимания, любой, пусть незначительный негатив со стороны педагога — повод для обсуждения, для разговора с администрацией. Был такой случай. Педагог написала ребенку в мессенджере: «Ну что ты притворяешься, почему не занимаешься» Девочка мотивированная, но в тот момент действительно была тяжелая ситуация, ей пол-лица пересаживали. Здесь объяснять что-то невозможно, вы либо понимаете, либо нет. Другим придется исправлять это очень долго, возвращать ребенку доверие.
Нельзя показывать ученику раздражение, удивление, любые крайние реакции. Сдержанность, ровные проявления, спокойствие. Но это необязательно! Здесь просто нужно быть живым человеком. Здесь не нужна жалость, нужен драйв, поддержка, знания!
Еще одна особенность — мы не имеем права спрашивать ребенка или родителя о диагнозе, это нас не касается. Сейчас разработаны механизмы получения необходимой информации о состоянии ребенка: заполняется карта индивидуальных образовательных потребностей ученика. Но когда-то все было еще не очень отлажено. Не забуду случай, я тогда преподавал здесь географию. Собираюсь к ребенку-десятикласснику на урок в палату. Это наша первая встреча, готовлюсь, продумываю сценарии общения. В палате вижу парня с трубкой во рту, она забирает жидкость, только что была операция. Он не может говорить, его душит кашель. У мамы стресс, она все время крутится вокруг постели больного. Я вышел из палаты с мокрой спиной. Конечно, было бы лучше, если бы я знал состояние ребенка.
Есть примеры, когда дети, проходившие длительное лечение, возвращаются к нам работать. Два таких совсем молодых помощника-педагога работают с нами: один в Морозовской больнице, одна девушка здесь, у нас, помогает в радиостудии.